Огромное спасибо Добрыниной Валентине Павловне за предоставленный материал.

Глава из родословной Добрыниной В.П.

Ольшаны моего детства – Селение 1866 года – Крестьянское движение 1906 года – Конфиденты – 1941 год – „Ostland”

Я, когда была школьницей, в 1958–60-ом приезжала в Ольшаны к бабе Олесе, сестре моей бабушки Агафьи. До станции Оранчицы – поездом, а километра три – пешком. Запомнились Ольшаны тихой деревенькой, где и людей не видно, с единственной песчаной улицей, но всё это хотелось назвать райским уголком. В каждом дворе чувствовалась спокойная, размеренная жизнь и присутствие «господара» (хозяина). Лето, солнечно, хаты в зелени садов. Одно высокое дерево на всю улицу, не то, что в Сельце… В начале улицы напротив хаты бабы Олеси с деревянным срубом и «журавлём» − колодец, который полдеревни водой поил.

В феврале 2014 года Ольшаны встретили меня унылым запустением. Домики старой постройки без хозяев развалились. Заросшие подворья, одичавшие поросли слив опутал хмель. Дома стоят далеко один от другого – между ними угадываются бывшие дворы тех, кого уже давным-давно нет. Картина предстала передо мной не то, что грустная, а жуткая. Деревню, как и улицу, не узнала. Той, полевой дороги, по которой шла когда-то со станции, уже нет. Новая грунтовая дорога привела меня в Ольшаны не в то место, которое запомнилось с детства. Хотелось найти хоть что-то знакомое. Прошлась по асфальтированной улице. Тишина. Ни лая собак, ни человеческого голоса. Ни один кот не перебежал дорогу. Повалились заборы у нежилых хат. Напротив пустыря, бывшего Кондрасёвого двора, где жила баба Олеся, ‒ старый колодец. Казалось, его кто-то за ненадобностью выбросил на обочину улицы. И «журавля» нет. Вымирает деревня. А в 60-е годы ХХ ст. ольшанцы в сельмаг за покупками ходили, детей в местную школу отправляли, в 70-е – в местном клубе по вечерам кино смотрели.

А сейчас мы с тобой, читатель, в Ольшанах в 1866 году. Пройдём по единственной улице селения. Низкие хаты с земляным полом крыты соломой, маленькие окошки над самой «прызбой» (завалинкой).  Шопки (пристройки к хате). Не у каждого дома есть забор. Этот двор от улицы огорожен жердями, на которых, как куры на шестке, сидит малышня; соседский – парканом, как называют ольшанцы забор, переплетенный лозой.

В огороде среди овощей нет томатов, нет и фруктовых садов. Кое у кого растут дички: груши и сливы. Нет и цветников, но у одной-другой хозяйки сиротливо от лёгкого дуновения ветерка колышутся нежные цветки «ростроп» (космеи). Возле капусты как профилактическое средство против болезней растений можно увидеть бархатцы – жёлтые «кулаки» или рыжие «жиды» ‒ и «крокозы» (ноготки). За грядками столовых «буракоў» (свёклы), гороха и «квасолі» (фасоли) на «тычках» (опорах) в конец крестьянского надела земли тянутся борозды «бульвы» (картофеля). Между бороздами лопушатся плетистые «гарбузы» (тыква).

Сарай, гумно и все хозяйские пристройки вместе с домом составляют одно целое. Почти в каждом дворе у стен сарая или шопки высятся стебли конопли-самосейки. Она, как и мак-видун (с мелкими коробочками), на Успение будут красоваться в букетах из чернобыля, полыни, зверобоя, пижмы, «боркуна», хмеля. Найдётся в нём место маленькому кочану капусты и морковке, усатым колоскам жита (ржи) и льну с бубенчиками-коробочками. Украсят букет “кацярынкі” (астры) и «суховейки» (бессмертники). На Успение понесут принаряженные ольшанцы в церковь освящать свои букеты. Перед церковью обуются (до этого шли босиком – обувь беречь надо!).

Во дворе под кустом «оргини» (георгины) копошатся куры. Играют камешками малые дети, девочки с тряпичными куклами ‒ в «дочки-матери». Босые мальчики и девочки в длинных сорочках без нижнего белья. После дождя бегают по лужам. Конечно, босиком. Среди них и трёхлетний Стёпка Моисеёв, брат моей прабабушки Устиньи. Играют в «пэкара», догонялки, прятки.

За деревней на лугу ребята устроили «винду»: к колесу от телеги, надетому на вертикальную ось, прикрепили жердь. Колесо, разгоняясь, раскручивают. Когда оно набирает обороты по инерции, катаются на жерди. А зимой на замёрзшем лугу к жерди прикрепляют санки.

Взрослые – в поле, за хозяйством и детьми присматривают старики. В поле они уже не работники. Моя прабабка Устинья жнёт жито наравне со взрослыми – ей уже лет 15.

На стене хлева (сарая) висит – не сезон – деревянная борона и “рэзкі” для переноски сена, соломы. “Рэ́зкі” – две толстые крепкие ветки, согнутые в дуги, которые хозяин соединил, переплёл бечёвками. Тонкой верёвкой дуги стягиваются и завязываются.

У хлева в спешке оставлены деревянные вилы-тройчаки и длинная «драбина» (лестница). Ею пользовались, когда закидывали сено на сеновал. В хлеву – только свиньи, корова на пастбище, конь с хозяином в работе. «Козы содержатся только в городах и местечках почти исключительно евреями. Свиней сельские жители содержат в значительном количестве; крестьяне – обыкновенную породу, помещики – голландскую.

Лошади здешние вообще слабы, малорослы, что зависит больше всего от слишком раннего употребления их в тяжёлую работу.

Крупный рогатый скот – обыкновенной породы, по тем же причинам, как и лошадь. В простом быту малосильный и не вполне развитый.

Овцы – очень полезны в быту злешних крестьян, которые из овечьей шерсти выделывают простое сукно, из овчины шьют тулупы, а овечье мясо чаще всего употребляют в пищу. Других домашних животных не встречается», ‒ читаем в “Памятной книжке Гродненской губернии на 1866 год» [19]. Книга даёт возможность представить быт моих предков, их нелёгкий труд.

Крупу, муку, хлеб добывают в поте лица. Прополка проса, льна, конопли ‒ нелёгкая работа. Успеть бы, пока не переросли, а лён любит поклон. Под лён занят «ладны кусок поля», т.е. немалая часть надела земли. Приложить руки придётся не только к переработке льна, но и напрясть, наткать с полученного волокна – вся осень-зима уйдёт на эту работу. И конопля требует рук. В хозяйстве нужны мешки и верёвки, они ‒ из конопли.

Каждый хозяин и хозяйка стремились во всём быть независимыми и обходиться без чьей бы то ни было помощи. Нужна была соха, борона, плуг, серп, коса, ложка, миска – делали; нужен был хомут, шапка, штаны, свитка и кожух – шили; нужны были лейцы, оборы – вили; полотно, рушники, скатерти – ткали. А грибы-ягоды собирали, когда в поле работать не было возможности – в дождь.

«Колодец содержится плохо, вода достаётся посредством так называемого журавля: это длинная жердь, прикреплённая к рычагу, утверждённому в пазах высокого столба. Колодцы роются мелко» (там же). Ольшанцы свечей не знают. Лучина – «она есть лучший материал для освещения, заменить его свечой крестьянину невыгодно. Торфом изб не топят, по причине весьма неприятного запаха, который в курных избах невыносимо тяжёл. …местные жители находят, что гораздо выгоднее истреблять на топливо лес, благо он тут же под рукой» [19].

В Ольшанах, как и во всём Пружанском уезде, «произрастают все известныя хлебныя растения: рожь, составляющая главный продукт здешних жителей, разводится повсеместно; пшеница разводится в гораздо меньшем количестве. Ячмень разводится тоже мало; гречиха разводится с большим успехом; горох растёт хорошо; просо в большом количестве разводится. …чечевица разводится в малом количестве. Волокнистые и маслянистые растения: лён, конопля, табак, хмель, мак.

В большом количестве разводятся огородные овощи: картофель, капуста, репа, брюква, морковь, огурцы, тыква, боб, чеснок, лук, редька, укроп, свёкла и др.» [19].

Полевые работы начинали в конце марта и оканчивали в конце сентября. Весна у ольшанцев длилась 68 дней, от 25 марта до 22 мая; лето – 106 дней, от 23 мая до 5 сентября; осень – 68 дней, от 6 сентября до 30 ноября; зима – 105 дней, от 1 декабря до 14 марта.

Шли годы, а крестьянский труд не становился легче. Сменялись императоры, менялось сознание крестьян. Революционные события, которые начались в январе 1905 года в Петербурге, нашли свой отклик и на окраинах Российской империи, на белорусских землях.

В июне 1906 года в Пружанском уезде крестьянское движение проявлялось преимущественно в самовольном выпасе домашнего скота на панских землях, в требованиях более высокой оплаты за поддённые крестьянские работы.  «Крестьяне д. Линево и деревень, расположенных вблизи имения того же названия помещика Трембицкого, самовольно начали пасти скот на фольварковых угодьях» [20]. Власти вынуждены были направить туда и разместить в имении Линово пол-эскадрона драгун Белорусского полка.  “Более сознательные крестьяне пытались агитировать солдат выступать против начальства. Так, в 1907 г. житель д. Ольшаны Пружанского уезда Дмитрий Майкевич, встретив на дороге из Пружан троих солдат 38-й артиллерийской бригады, убеждал их устраивать “солдатские бунты” и убивать своих офицеров” [13]. 25-летний сын Демьяна (Дмитрия) Майкевича Иосиф Дмитриевич 14.02.1926 г. женился на дочери Исидора Леонтьевича Речица Александре, а внук (сын Иосифа) взял в жёны Александру Михайловну Пошвенчук. Не у кого узнать про Демьяна. Александра Михайловна о нём ничего не слышала, а вот про Иосифа Демьяновича, своего свёкра, она кое-что рассказала (гл. «Сараёвы»). Поведала совсем противоположное тому, что сказано в книге «Память. Пружанский район», где говорится, что Майкевич Иосиф Дмитриевич – советский активист, расстрелян немецко-фашистскими захватчиками в июле 1941 года у железной дороги Линово.

В 1921 году вернулись из беженцев ольшанцы в другое государство – на их землях была уже польская власть. Кое-кто пошёл служить конфидентом (осведомителем, передавал информацию, интересующую госполицию). Жили ольшанцы тихо, “ухо прытуліўшы”, не высовываясь. Ж.С.М. (псевдоним «Luckiewicz») 21.12.1934 г. за информацию по делу КПЗб и КСМ в Мальче и Хойниках получил 10 злотых. Осведомители доносили в полицию друг на друга. Предатель – он везде и всегда предатель. Григорий Р. («Герасим») 26.04.1934 г. донёс на Ж.С.М. и поэтому в 1935 г. «Luckiewicza» уволили. Даже его рвение в службе полиция не учла: за 1934 г. пять донесений (на своих людей!) Ж.С.М. сделал. В 1936-ом на службу поступил К-к Н.

После воссоединения Запад. Белоруссии в 1939 г. списки тех, кто служил в польской полиции, попали в руки НКВД. И «Luckiewicz”, он же Ж.С.М. 1914 года рождения, белорус, образование н/нач., крестьянин, имел единоличное хозяйство, арестован 23.10.1940 года. Приговорен: ОСО 22.03.1941 г., обв.: 74 УК БССР – агент польской полиции. Приговор: 8 лет ИТЛ.

(Эти данные предоставлены научно-методическим учреждением «Государственный архив Брестской области»).

Представляет интерес список наличия домашних животных в Ольшанах на начало 1928 года: krów ‒ 85, buhai ‒ 3, wołów ‒, macior (свиноматок) ‒ 4, knurów (хряков) ‒ 1, wiepsźy i świń ‒ 25, zrebiąt: do roku ‒ 4, do troch ‒ 8, kóz ‒, oqierów (жеребцов) ‒, klaczy (лошадей) ‒ 22, owce ‒ 20.

На 28.02.1929 год: овец осталось 10, лошадей стало 54, bydło rogate (скотина) ‒ 131, коз никто из ольшанцев не приобрёл.

Процветал грабёж. И не только в Ольшанах. Такое явление было и в Сельце. Сельчане знали грабителей – свои, местные, не заявляли на них – боялись расправы.

Годы «под Польшей» свой след оставили. Люди опять приспосабливались жить при новой власти. Присмирели, затаились те, кто считал себя поляком. В разговорной речи долгие десятилетия звучат польские слова «файны» (отличный), «завшэ» (всегда), «рондэлек», «рондэль» (кастрюля), «ровэр» (велосипед), «кеды» (когда) и от него диалектное – «кедысь» (когда-то). От польского «гадаць» (болтать, рассказывать) образовалось словосочетание «гады гадаць» ‒ домысливать, раздумывать.

1941 год. В конце июня Пружанский район оккупирован немецко-фашистскими захватчиками, Пружаны – 23.06.1941 г. На окраине Ольшан в начале войны упал подбитый советский самолёт. Лётчик Астушенко из Казахстана Кустанайской обл. был ещё жив, но немцы пристрелили. Похоронили его ольшанцы спустя несколько дней тайно ночью за Харламовым садом – это место за Ольшанами ближе к Линово. Спустя десятилетия прах был перезахоронен на военном кладбище в Слобудке.  По найденной капсуле и была установлена фамилия.

А.М.Пошвенчук опровергла этот факт. «Это выдумка! Похоронен был солдат, а не лётчик», ‒ возмущалась Александра Михайловна. По её словам, лётчик действительно остался жив. За ним несколько дней ухаживала Речиц Дуня. Потом его спрятали у местного старосты (войта) Речица Павла, который хоть и назначен был немцами, но не был предателем, всячески защищал людей, как мог. «Сделал документы лётчику и отправил его поездом. Об этом все в Ольшанах знали», ‒ завершила рассказ Александра Михайловна.

Сразу после оккупации Эстонии, Латвии, Литвы эти три республики немцами были объединены в рейхскомиссариат «Остланд», куда до 1943 года входила также Белоруссия. Восточная часть республики была отнесена к «области армейского тыла». Южная часть по линии 20 км севернее ж/д Брест – Гомель была отнесена к рейхскомиссариату Украины. Оставшаяся 1/3 территории Белоруссии – Барановичская, Вилейская, Минская (без восточных районов), северные районы Брестской, Пинской и Полесской областей ‒ и была включена в рейхскомиссариат «Остланд» с резиденцией в г. Риге (рейхскомиссар – Генрих Лозе). «Остланд» делился на 10 округов. Во главе этих округов стояли немецкие чиновники (гебитскомиссары). Вспомогательную роль играли местные учреждения – управы, во главе которых стояли назначенные гитлеровцами бургомистры, старосты, войты.

Граница «Остланд» отделяла на западе  Ольшаны от Линовочки и проходила в километре от каждой деревни, разделяла деревни Ткачи и Гарабьи. На границе рейхскомиссариата стояли заставы. В Ольшанах заставу называли «ваха» (от слова «вахта»). Переход через «ваху» больших проблем не составлял. Пропуск, металлический жетон, выдавали взрослым, а мальчишки, не имея его, порой получали розгами по ногам.

В Ольшанах располагалась немецкая воинская часть. Немцы расселились по домам. Вспоминает Александра Пошвенчук.

‒ Нашу хату заняли под склад – всё завалено было продуктами. Поставили охрану. Мы в сенях и в коморе жили. «Горощиха» (Хилькович) в стёпку (тёплую кладовую для хранения овощей) жить перебралась, потому что немцы в её хате расположились. Старшие офицеры у «Шанги» жили, вообще выкинув семью на улицу, а потом пожар учинили – сгорела хата. Офицеры заняли самый лучший дом – добротный дом Василия и Софьи Исидоровны Хмара (Хмаруков), выселив хозяев в старую лачугу во дворе. Потом для солдат был построен барак за деревней, обобитый зелёными досками. Штаб немецкий там был. Была конюшня. За лошадьми ухаживал Гриша Пошвенчук (см. главу « Григорий Пошвенчук…»).

Как напоминание о прошлом, там, где был немецкий барак, остался зарастающий бурьяном бетонный погреб (бункер), служивший немцам и как укрытие от пуль. В деревню наведывались партизаны. Ночью они подожгли дом с фашистами. «Это я хорошо помню», ‒ утверждает Мария Шамовская-Пошвенчук. «Родители отвели меня с сестрой Ниной к соседям, а сами – на пожар. Соседние дома отстояли. Потом начали взрываться боеприпасы, головешки летели в разные стороны», ‒ вспоминает Мария (двоюродная сестра Григория).

Дом Хмаруков до сих пор стоит, в нём живёт их дочь (см. главу «Сараёвы»).

В годы Великой Отечественной войны из Ольшан в рабство было вывезено 11 человек, 10 односельчан погибли в боях. Согласно данных государственного архива Брестской области, по Линовскому с/Совету в Ольшанах 13 человек расстрелянных, повешенных, замученных в 1941‒44-ом году (фонд 514, опись 1, дело 119).